Прости, я никогда не признавалась себе
Что не умею летать, что это просто сон,
Что мой фрегат утонул во тьме,
Мой город пал оставив тени знамен
К.-С.
Счастье близко. Оно настолько близко, что кажется - протянешь руку и коснёшься его горячей руки.
Но что бы счастье оказалось полным, надо ещё раз почувствовать его горячую руку, почувствовать его сухие, жилистые пальцы. Я всегда был падок на сильные мужские руки. Ну не могу, не могу оставаться безразличным к таким великолепным атрибутам человека! Мне становится стыдно, когда не хватает здоровья поспевать за ним. Чувствуешь себя ничтожеством. Но нет - надо добраться до него по скользкой горке, забраться на его вершину и встать рядом. Что бы и мной тоже можно было гордиться. Встать первым, а не вторым или третьим. Я перестану тяжело дышать, я стану фехтовать с ним наравне, и выносливости у меня будет больше. Я знаю, я могу. Надо только немного поработать. Надо пересилить себя. Надо забыть о терзающей боли в руке и теле. Надо научиться держать голову с высоко поднятым подбородком. Потому что мне есть чем гордиться.
Последний школьный год тяжёлый не потому, что много надо учиться - ты и так всё выучил за прошлые года. Он тяжёл потому, что становишься взрослее и вдруг ясно понимаешь - больше такого не будет. Никогда больше такого не будет.
Как-то слишком много "никогда" в моей жизни стало появляться.
Я не люблю пафосных уходов с громкими хлопками дверью. Если этот нехитрый предмет обстановки хлопает - то исключительно от той бури, которая творится во мне.
Я вижу твоё неодобрение. Я начинаю рыться в себе. Я пытаюсь найти ошибку. Но что бы подойти и сказать - "прости, был не прав", не хватает смелости. А с ней я общаться перестал. Она мне не интересна.
Мне не понравились ваши рассказы о Питере. Кажется, вы видели совершенно не то, что я хочу видеть. Мне не нужны толпы смешных иностранцев с камерами и громкими возгласами. Мне не нужны рикши с самолётами.
Я хочу прямые улицы, запустение и тихие дворики Питера. Мне нравится не нарядный Питер, а живой. Ведь в белых, красивых стенах нет ничего живого. Они мертвы, как и мертвы люди, которые жили там.
Сегодня был странный день. Сегодня я даже не понял ничего. Мне хотелось заглушить обиду на самого себя в работе. Но работы не было. И целительные полтора часа закончились ничем. Может, и не так страшно быть сожжённой? Один раз сгоришь - и начнёшь новую жизнь, оставив все свои прегрешения кому-то другому. Сегодня я впервые за многие годы вспомнила деда. Единственного деда, которого я помню. По материнской линии. От воспоминания того, как он покупал нам едва ли не каждый день стаканчик мороженного, по шесть или семь рублей, навёртываются слёзы. Потому что больше так не будет. Никогда...
Я же обещала себе - не показывать никому свои слёзы. И не буду. Я могу сделать б'ольшую часть того, что себе обещал.
А головная боль становится привычным аккомпанементом мыслям.
и я опять путаюсь в себе.
Хочется только опять почувствовать силу его руки и показаться себе таким маленьким и хрупким. Слишком манящее чувство. Я устала? Нет, у меня ещё много энергии - и физической, и моральной, я смогу сделать ещё много вещей. Я хочу сделать много вещей.
Да и вообще - надо ли мне это чувство хрупкости рядом с другим человеком?
Всё плотнее кутаюсь в одеяло. Всё чаще ухожу куда-нибудь подальше. Надо разложить всё по полочкам.
Надо постараться понять себя и то, что творится в моём мозгу.
Там, по сущности, ничего и не творится - атомы переходят из одного состояния в другое, клетки делятся, электроны соединяются с ионами.
И всё.