Выбитая кисть - огромнейшее препятствие. Еле пишу, зато печатаю спокойно - пльачики-то вертятся себе, дёргаются, как куклы плохого театра.
Что бы тебя начало нести, надо сделать лишь шаг. Такой, не совсем большой шажочек. Что бы просто обозначить - да, я здесь, я пришёл. А дальше завертится всё остальное, другое. Вокруг тебя, не вокруг тебя - какая разница? Но придёт человек, улыбнётся, что-то скажет, и нет больше того груза на душе, который тяготил последние n-ое количество недель
В актовом зале, на пятом этаже, стоит фортепиано. Начиная с пятого класса я боялась к нему подходить. Да, занималась и даже закончила пятилетку. Но именно к этому коричневому уродцу подходить я боялась. А сегодня, в преддверии грандиозного концерта в большом зале Московской консерватории, меня понесло. Несло долго и сильно. Никогда раньше не испытывал такого чувства - что бы не знать что играешь, но перебирать пальцами все белые клавиши. Как было у Левитанского:
И я, в отчаянье поверженный,
с тоской и ужасом следил
за тем, как музыкант помешанный
опять к роялю подходил.
И если бы хоть кто-нибудь пять лет назад, когда я заканчивала своё образование по классу фортепиано сказал, что я ещё раз сяду за сей инструмент - смех был бы гарантирован. Да и первые признаки моя любовь к музыке стала подавать ещё в тот момент, когда я воспротивилась продавать или отдавать пианино, стоящее в комнате. Но есть одно но - кто бы его настроил. Все обещают, а никто так и не приходит.
"Посвящение Гварнери дель Джезу". Концерт, в котором принимал участие Королевский филармонический оркестр Великобритании. Сколько я противился, ну не хотел оидти - пафосно, с громкими речами и прочей шелухой. Но тем больше удовольствие, полученное от игры на трёх великолепных скрипках - Душкин, Изаи, экс-Вьетан. Это было не передаваемо. Цукерман великолепен, Аманда Форсайт - поражает своей игрой на виолончели. Ну а Концерт для скрипки с оркестром Бетховена с солировавшим Пинхасом заставил аудиторию изумлённое притихнуть на все полтора часа, которые длилась сия пьеса. И разразиться восторженными аплодисментами и криками "браво!" после торжественного финала. Это было великолепно и на Серенад Элгара я едва держал слёзы. Это... это непередаваемо. Музыка жива она обволакивает, окутывает, тянет к себе. Но единственная вещь приковывала мой взгляд к себе. Орган. Огромный, возвышающийся над всем орган. На нём должны играть, но почему-то не получается никак попасть на эти концерты. Перед этим величайшим созданием человека музыканты словно побирающиеся на паперти перед дверьми Нотр-Дама. Орган всегда был для меня каким-то... слишком великим таинством. Я даже ни разу не слышала музыку, порождённую этим инструментом. Но я твёрдо дал себе зарок - первое "прослушивание" органной музыки будет только живым. Осталось только выгадать момент и увидеть как оживает старинный инструмент.
На трубах органа сидел барабашка. Каждый раз, когда я пытался поймать его взгляд, он перебегал на другую сторону. Пока announcer говорил, говорил, говорил, мы с барабашкой так и играли в эту забавную догонялку.
Эскалаторы в метро теперь меряются лампами. Самый короткий, который я видела - две лампы. Потом идёт четыр. Дальше - куда больше. Длинные эскалаторы заставляют думать о смысле жизни. Низшем смысле, от которого не может быть душевных переживаний.
Мысль, о том, что завтра его не будет, заставляет содрогаться всем телом.
Скажите, никто не видел красно-белого грифона в продаже?